Картины Кустодиева, рисующие идеальные сцены русской жизни, полны той самой повествователъности, что так поразила его у Брейгеля. Автор одной из первых книг о художнике, В. Воинов, вспоминал об одном своем разговоре с Кустодиевым: “Он сказал, что его влечет к рассказу, но не к анекдоту; к рассказу, органически связанному с бытом. Быт, преображенный через живописные задачи.
Мечтает о картине, где ни одна фигура не может быть по произволу выкинута, все они связаны между собой единством места и времени”. Свою Русь Кустодиев рифмует с “праздником”. Предполагается., что в ней есть и другое – тяжелый труд, заботы, инерция быта, – но в идеале и этот быт, просвеченный вечной идеей жизни, становится тоже “праздником”.
“Праздник”, ничем не омраченный, как символ, метафора жизни. Такой “мифологизации” соответствует и стилистика кустодиевских работ, их колорит, пестрота гипертрофированного цвета, того, что А. Бенуа уважительно и несколько ошарашенно назвал “варварской дракой красок”. Характерные примеры этого ряда: “Сельский праздник”, и “Крестный ход” .