В этой картине, пожалуй, все является иллюзией, за исключением сидящей за столом Гала. Она по пояс обнажена; голова ее небрежно повязана тюрбаном. Из-под тюрбана выбиваются мелкие локоны. Поза расслабленная и немного усталая.
Гала поддерживает голову рукой, локоть опирается на поверхность стола, застеленного красной скатертью. Она сидит вполоборота к зрителю и наблюдает за разворачивающимся перед ней действом.
Декорацией к этой сцене служит характерный для картин Дали пустынный пейзаж с холмами на горизонте. На средний план художник поместил сдвоенную арку. В проеме одной арки виднеется горизонт, другая же во всей красе демонстрирует возможности параноидально-критического метода Дали.
Художник играет со зрителем, жонглируя двойными изображениями. Можно представить себе, что арка не имеет сквозного проема, а является лишь нишей. Такие арки в архитектуре называются слепыми. Задняя стена ее прорезана несколькими отверстиями неправильной формы, сквозь которые виднеется небо.
Взгляд с другого ракурса и при другом освещении позволяет увидеть в этой же конструкции сквозную арку, а за ней – склон горы и небо с облаками.
Ваза с фруктами, стоящая на столе, тоже не столь проста, как может показаться на первый взгляд. Собственно, каждый взгляд, брошенный на это полотно, вызывает желание посмотреть еще раз и проверить себя. Груша и слива лежат в вазе?
Или она пуста, а груша – это склон холма вдалеке, а слива – ягодицы человеческой фигуры на среднем плане?
Но апофеоз мистификации – стоящий перед Гала бюст Вольтера. Он с точностью повторяет черты известной работы скульптора Гудона. Но при этом бюст иллюзорен и образован двумя выделяющимися из толпы дамами в старинных фламандских костюмах с пышными воротниками.
Моргнув или переместив взгляд, мы увидим на столе лишь пустую подставку.
Сам Дали объяснял эту картину как попытку “поменять местами нормальное с ненормальным”. Вольтер для него был аллегорией скептицизма и злой иронии, невольничий рынок олицетворял жестокую суету повседневности, а присутствие Гала заставляло исчезнуть бюст философа вместе со всем, что он олицетворял, и вызволяло художника из рабства тщеты и сарказма.