И вместе с тем при всей декоративности Парижских огней они подлинно импрессионистичны в стремлении художника зафиксировать быстрое впечатление от увиденных ночных парижских улиц. Композитор и музыковед Борис Асафьев, написавший глубокую книгу о русской живописи так охарактеризовал впечатление от Парижских огней Коровина: “Ни в одно из моих посещений Парижа, вплоть до последнего, в 1928 году, не мог я освободиться от коровинского “вечернего парижского бульвара”.
Передать отблески света на блестящей мостовой, игру переливающихся пятен “всех степеней” было не так уж трудно в условиях живописной культуры тех лет, а вот живописью схватить непрерывность мелькания светотеневых переливов и неизбывность городского движения с повсюду пульсирующей жизнью, найти композиционно ритмы и объемы, которые не “стабилизировали бы” пульс, а стимулировали бы жизненный трепет, – это и тогда являлось замыслом не из легких. Но как зато радостно становилось при созерцании картин, преодолевавших инертность самого искусства”.
Безусловно, прав Асафьев и в своем утверждении: “Восприимчивость Коровина объяснялась еще, помимо личного темперамента художника, замедленностью тогдашнего темпа русской государственности и быта в сравнении с Западом; возникший динамический контраст представлялся глазу русского художника, естественно, острее и интенсивнее, чем уже привыкшему к сильным раздражениям глазу западного европейца”.