В июне 1890 г. Сера уехал в окрестности Дюнкерка. Лето он провел в небольшом порту Гравелин, который вел активную торговлю со своими соседями по бельгийскому побережью. Здесь Сера почерпнул темы для небольшой серии работ маслом, принадлежащих к числу самых необычных в его творчестве.
Эти марины, в которых Сера добился наивысшей строгости, напоминают чистейшую музыку; они удивительно красноречивы в своей обнаженной простоте.
Фарватер Гравелина, напротив которого он почти всегда работает, дает ему линейные элементы, определяющие структуру его композиций. Еще более удивительными, чем сами полотна, являются, несомненно, некоторые крокетоны, с присутствующими в них чисто живописными обертонами: стилизация форм превращается здесь в абстракцию. Сера в очередной раз подступил к границам неведомых владений, входить в которые он не решался, но к которым неумолимо влекла художника логика его эволюции.
Творческий пыл Сера не ослабевал.
За недели, проведенные в Гравелине, он создал не менее четырех полотен, шести крокетонов и сделал множество подготовительных рисунков. Работая над этими произведениями, он вернулся к проблеме рамы, пытаясь окончательно ее решить. До сих пор бордюры, которые он рисовал, выполнялись в бледной тональности. Полагая – и в этом он признался позднее Верхарну, – что зал в Байрейте будет затемнен с целью сосредоточить все внимание на одной, ярко освещаемой сцене, он красит теперь бордюры в более насыщенные цвета. Возможно, Жюль Кристоф и не был уж так далек от истины, определив его в “Ом д”Ожурдюи” как “колориста вагнерианского толка”.
Разумеется, по возвращении в Париж Сера снова возьмется за свои старые картины, чтобы и их тоже снабдить этим темным бордюром.