Картина голландского художника Рембрандта ван Рейна “Евангелист Матфей и ангел”. Размер картины 96 x 81 см, холст, масло. Простой, по-крестьянскому грубоватый человек, стойкий поборник за веру, в прошлом – сборщик податей, здесь – евангелист Матфей, записывает слова своего мастера.
Привыкший к физическому труду, Матфей держит в руке перо, за ним – ангел, просветляющий его дух, диктующий ему слова. Чувственно-непостижимое, то, что мы называем вдохновением, позыв к действию, прогрессивный натиск, являющийся достоянием всех дел человеческих, преобразующих мир – эти качества лишь изредка были воплощены в таком подкупающем образе: чистая юношеская сила творчества, придающая и старости вневоз-растную естественность.
В этой картине выявлено чрезвычайное психологическое чувство современности: этот явно вдохновленный человек смотрит не на ангела или еще куда-нибудь, он погружен в себя и прислушивается к внутреннему голосу, ангел находится в нем самом, а не вне его. В захватывающе живописных, контрастирующих друг с другом в обоих образах мазках кисти происходит очеловечивание сверхчеловеческого – незримой, но всеобъемлющей, действенной, многоликой природы.
Новейшие исследования предполагают специфическую симпатию Рембрандта к изгнанным из Польши в первой половине столетия социнианам, которые, опираясь преимущественно на толкование Нового завета, в споре о христианстве отдавали предпочтение здравому человеческому рассудку и порывали тем с
Амым с догмой католической церкви и центральным положением кальвинизма – о предназначенном спасительном божественном выборе. В 1653 году последовал беспощадный разгром социниан со стороны кальвинистской церкви. Социнианское представление о первоначальной смертной человеческой природе Христа воплощается в творчестве Рембрандта, когда он впервые отходит от традиционного типа Христа, изображая его как еврея, в соответствии с исторической достоверностью.
Рембрандта объединяет с идеологией и деятельностью этой внецерковной религиозной группировки гуманная терпимость, выраженная в свободной от догматизма, волнующей этике его картин и ставшая действительностью в его контактах с ученым духовенством различных направлений и с “низкими людьми” различных национальностей. Его убежденная вера в человека включает в себя моральный призыв Нагорной проповеди о действенной, беззаветной любви к ближнему и глубоко осознанную диалектику: первые могут стать последними, последние – первыми.
Подобные идеологические совпадения, принципиально не противоречущие базирующемся на политическом республиканском сознании естественно-правового учения о народном суверенитете устанавливаются проще, чем мыслительные аналогии к Спинозе или Паскалю. Их взгляды уже по чисто временным причинам не могли оказывать непосредственного влияния на Рембрандта, хотя в некоторых аспектах такое положение нельзя принимать без колебания.