Среди евангельских притч особенно близкой и понятной людям была притча о блудном сыне. “У некоторого человека было два сына; и сказал младший из них отцу: отче! дай мне следующую мне часть имения. И отец разделил им имение… Младший сын… пошел в дальнюю сторону и там расточил имение свое, живя распутно. Когда же он прожил все, настал великий глад в той стране, и он начал нуждаться; и пошел, пристал к одному из жителей страны той, а тот послал его на поля свои пасти свиней; и он рад был наполнить чрево свое рожками, которые ели свиньи, но никто не давал ему. Пришел же в себя, сказал, сколько наемников у отца моего избыточествуют хлебом, а я умираю от голода!
Встану, пойду к отцу моему и скажу ему: отче! Я согрешил против неба и пред тобой” . Раскаявшийся сын вернулся к отцу, и тот принял его с радостью.
Дюрер долго работал над гравюрой “Возвращение блудного сына”. Он начал с многочисленных набросков, искал композицию. Наконец рисунок был готов. Он, однако, лишь намечал то, что должно возникнуть на гравюре, был проще и схематичнее.
Художник оставил себе свободу при создании доски: не предопределил каждый штрих, не предначертал руке каждое движение. Можно начинать гравирование.
Из далеких краев, где скитался и служил свинопасом блудный сын, Дюрер перенес действие на немецкий крестьянский двор. Двор тесно застроен зданиями. Художник говорил зрителям: почувствовать, насколько ты оторван от отчего дома, можно и не на далекой чужбине, а по соседству с собственным домом.
Суть не в расстоянии, а во внутреннем отчуждении. Высокие, тесно прижатые друг к другу дома замыкают двор со всех сторон. Они не оставляют выхода. Взгляд упирается в молчаливые угрюмые стены. Дома вокруг словно вымерли.
Ворота и двери наглухо затворены, окна – черны и незрячи. А между колодой, навозной кучей и окружившими блудного сына свиньями – все это образует первый план – и домами, плотно прижатыми друг к другу, лежит пустое пространство двора.
Замкнутость двора придает ему нечто тюремное. На голой земле ничего не растет. Даже несколько деревьев подле дома превратились и голые палки без листьев. Блудный сын, в рубище, босой, отчаянно сжимает руки в молитве. Кажется, видишь, как побелели стиснутые пальцы, кажется, слышишь голос кающегося: “Отче!
Я согрешил против неба и пред тобой и ужо недостоин называться сыном твоим”. Мотив человеческого одиночества звучит в “Блудном сыне” с пронзительной силой.
(1 votes, average: 5.00 out of 5)