Картина “Ужин”, прозванная в шутливом противопоставлении серовской “Девочке с персиками” “Дамой с апельсинами”, – одно из самых популярных полотен Бакста. С одной стороны, этот большой холст относится к весьма распространенному в русском искусстве конца XIX – начала XX века жанру “портрета незнакомки”. С другой, произведение отличается целым рядом черт, делающих его непохожим на салонные портреты безымянных красавиц.
Художник создает образ близкий распространенному в европейском модерне специфическому типу “женщины-вамп”, который оказал большое влияние и на кинематограф и на литературу того времени.
“Сидит у стола кошка в дамском платье; ее мордочка в виде круглой тарелки, в каком-то рогатом головном уборе; тощие лапы в дамских рукавах протянуты к столу, но она сама смотрит в сторону, словно поставленные перед нею блюда не по вкусу, а ей надо стащить что-нибудь другое на стороне; талия ее, весь склад и фигура – кошачьи, такие же противные, как у английского ломаки и урода Бердслея. Невыносимая вещь!” – презрительно писал В. В. Стасов. И совсем в другом тоне, слегка иронично, но не без восхищения, – В. В. Розанов: “Стильная декадентка fin de siècle черно-белая, тонкая, как горностай, с таинственной улыбкой, à la Джиоконда, кушает апельсины”.
Сюжетный мотив одинокой фигуры в интерьере кафе или ресторана, фрагментарность композиции подсказаны полотнами импрессионистов, но Бакст не ограничивается фиксацией впечатления от натуры, он преображает ее. Трансформируя очертания женской фигуры и предметов, подчиняя их единому ритму, художник уподобляет модель некоему экзотическому растению, увенчанному гигантским цветком-шляпой, и превращает ее в часть орнаментального узора.
Полотно строится на игре пространства и линии. Постепенно нарастающий снизу и слева направо ритм белых и голубых плоскостей организует диагональное движение в глубину. Его динамику поддерживают волнистые края скатерти, пересекающиеся со шлейфом платья, а затем с изгибами женской фигуры.
В то же время вертикаль силуэта останавливает это движение: овальный шлейф на лилово-синем полу, коричнево-черные силуэты “змеящихся” рук на белом столе и, наконец, шляпа на голубовато-сером фоне стены спроецированы в одной плоскости. Текучие мазки широкими потоками ложатся на холст, обобщая и уплощая форму до аппликативного пятна. Живописность превращается в графичность, что позволяет сравнить станковое полотно Бакста с плакатами Тулуз-Лотрека и Стейнлина.
Избрав в качестве внешнего прототипа героини жену Александра Бенуа Анну Карловну, художник в данном случае не ставит портретных задач. Претворяя весь облик модели – лицо, фигуру в длинном бархатном платье со шлейфом, – Бакст создает характерный для своего времени призрачный и вместе с тем чувственный образ “ресторанной незнакомки”, одновременно и влекущей, и порочной.
Светящееся, словно фарфор, лицо так и осталось ненаписанным, Бакст лишь наметил поверх масляной подготовки его легкую графику: миндалевидные глаза, тонкий нос, острый перевернутый “серп” алых губ. И дело здесь не в спешке перед открытием выставки, и даже не в “гениальной небрежности” , а в достигаемом сочетанием различных приемов и техник свойственного модерну соединения реальности и условности.