Сикстинская капелла построена в 1475-81 гг., во времена папы Сикста IV, и стены ее по сей день украшают фрески замечательных мастеров того времени. На своде же изначально было изображено усыпанное звездами небо, и в 1508 году папа Юлий II поручил тридцатитрехлетнему Микеланджело расписать его.
Художник совершил поистине невозможное: за четыре года он написал на потолке площадью 600 кв. м более 300 фигур в сложнейших ракурсах! Причем техника так называемой “чистой фрески”, росписи по сырой штукатурке, очень сложна, поскольку требует от мастера быстроты и точности. Добавим, что Микеланджело работал в крайне неудобной позе – лежа на специально сконструированном помосте, поминутно отирая капавшую на лицо краску.
Он расписал свод практически в одиночку: подмастерьям поручались лишь незначительные детали обрамлений.
Для каждой фигуры художник делал множество набросков и эскиз в натуральную величину, но все же оценить единство композиции было невозможно, пока работу закрывали леса. Тем поразительнее совершенство фрески! Микеланджело – не только скульптор, живописец, архитектор, но и прекрасный поэт – был чутким читателем Библии, и найденная им композиционная форма удивительно точно отражает саму мозаичную структуру Ветхого Завета, возникавшего на протяжении веков, состоящего из множества книг, которые, сильно отличаясь друг от друга стилистически, складываются, тем не менее, в одно монументальное целое.
Все части фрески, будь то сюжетная сцена или отдельная фигура, закончены и самодостаточны, однако они естественно вливаются в общую композицию, подчинены единому ритму, а повторяющиеся элементы обрамления – фигуры обнаженных юношей, медальоны и архитектурные детали – уподобляют роспись сложному орнаменту, словно сплетенному из человеческих тел. Человек – не просто основная, но единственная тема и скульптурных, и живописных работ Микеланджело. В отличие от других мастеров эпохи Возрождения, для которых пристальный интерес к человеку не исключал внимания к тому, что его окружает, – природе, архитектуре, миру вещей, Микеланджело знал только одно средство выразительности: пластику человеческого тела.
В росписях Сикстинской капеллы ландшафт, интерьеры, одежда, предметы присутствуют минимально, лишь там, где без них нельзя обойтись; они обобщены, не детализированы и не отвлекают от повествования о человеческих деяниях, характерах, страстях. Такая сосредоточенность художника на главном как нельзя более под стать стилю библейских сказаний, в которых исполненные драматизма сюжеты изложены сжато, в нескольких скупых, эпически емких фразах, и эта концентрация чувств впечатляет гораздо больше, чем иной цветистый рассказ.
Язык пластики – язык линии, формы, цвета – звучит у Микеланджело так же мощно, лаконично и возвышенно, как стихи Библии; пафос Книги книг воплощается столь естественно, убедительно и свободно, что какая-либо иная трактовка знакомых сюжетов кажется уже невозможной. Книге Бытия соответствуют девять композиций, занимающих все центральное поле свода. Чтобы ознакомиться с ними в той последовательности, в какой сюжеты изложены в Библии, надо пройти к алтарю и начать осмотр, двигаясь от него к входу.
Сотворению мира посвящены пять сцен: “Отделение света от тьмы”, “Сотворение светил и растений”, “Отделение тверди от воды”, “Сотворение Адама”, “Сотворение Евы”. Думается, что именно в эти композиции Микеланджело вложил более всего личного – кому, как не ему, одержимому ваятелю, был близок пафос творения! Единоборствовать с косной материей, создавать новые прекрасные тела из бесформенной неодухотворенной массы, лепить их из глины, высекать из камня – эта вдохновенная работа более всего увлекала мастера: недаром он сравнивал скульптуру с солнцем, а живопись – с луной.
Автор прославленной фрески всегда ощущал себя в первую очередь скульптором, часто повторяя: “Живопись – не мое ремесло”. И микеланджеловский Бог предстает перед нами победившим хаос Ваятелем Вселенной. Лик Саваофа то почти искажен муками творчества, то прекрасен в своей сосредоточенности. Его мощное мускулистое тело, кисти его сильных чутких рук словно излучают энергию. Богу нет нужды прикасаться к своим творениям – они повинуются его уверенным свободным жестам.
В “Отделении света от тьмы” Саваоф разводит в стороны бесформенные клубы тумана, и мы будто слышим шум великого миросозидания. Волевыми взмахами рук посылает он на небо светила, дает жизнь растениям, усмиряет водную стихию, величественным движением выводит из Адамова ребра женственную покорную Еву.
В “Сотворении Адама” – по общему признанию, прекраснейшей композиции всей росписи – от властной длани Саваофа к еще безвольной, трепещущей кисти первого человека почти зримо исходит поток живительной силы; и вряд ли в мировом искусстве можно найти более точную формулу “творчества и чудотворства”, более емкую метафору единства материального и духового, земного и небесного, чем эти две стремящиеся друг к другу, почти уже соприкоснувшиеся руки. Незадолго до смерти Микеланджело уничтожил все свои черновые наброски и эскизы – не хотел, чтобы потомки “видели его пот”, и когда мы смотрим на свод Сикстинской капеллы, нам кажется, что величайший из художников земли создал свою Вселенную не более чем за шесть дней.
(2 votes, average: 3.50 out of 5)