В числе тех мифологических персонажей, что завладели воображением Россетти, была и Прозерпина. В 1871 году художник написал Пандору с ларцом, врученным ей Юпитером, откуда вырвались все беды мира, а пять лет спустя создал одно из своих самых впечатляющих полотен – изображение Астарты, сирийской богини любви. Образ Прозерпины неизменно притягивал художника; за последнее десятилетие своей жизни Россетти создал восемь вариантов этой картины.
На всех них запечатлены черты Джейн Моррис, с которой Россетти очень сблизился к 1869 году, семь лет спустя после смерти своей первой жены Элизабет Сиддал.
В современных исследованиях жизнь Джейн сравнивается с историей античной богини, которая, вкусив гранатового семечка, была вынуждена проводить часть времени в подземном мире со своим супругом Плутоном, а часть – на земле, куда с ее приходом возвращалась весна. Россетти боготворил Джейн – связанную узами брака с Уильямом Моррисом. И хоть исторических данных о том, насколько далеко зашли их отношения не осталось, Моррис, несомненно, относился к одержимости друга вполне терпимо, поскольку разделяли место жительства на троих в Келмскотт-Хаус в Оксфордшире с 1871 по 1874 год.
Здесь Прозерпина изображена с гранатом в руке; она украдкой оглядывается на потусторонний мир. Не вполне понятно, вкусила ли она от рокового плода. Наставник Россетти объяснял символику картины, акцентируя внимание на свет на стене позади персонажа как отголосок надземного мира, ныне для нее недоступный, в то время как вьющийся по стене плющ символизирует “неизгладимые воспоминания”.
Писал Россетти только девушек и женщин, которые выделялись своими крупными конечностями и сильной шеей, по контрасту с хрупкими, эфемерными созданиями, что традиционно ассоциируются с прекрасным полом. В глазах Рескина и фигуры, и темы отличались чрезмерной чувственностью, и в 1878 году он в отчаянии писал, что Россетти вложил себя в литературу более чем наполовину, и в этом смысле задача, поставленная в живописи, оказалась ему не по силам.