“Любовь Ренуара к театру была особенной. Вот как описывает в своих мемуарах это чувство Жан Ренуар: “В молодости он не пропускал ни одной оперетки Оффенбаха. Он также следил за Эрве.
Ему было особенно понятно праздничное волнение, охватывающее зрителя, едва он переступает порог зрительного зала.
Для него имела особенное значение “праздничная” сторона дела. Мы идем в театр, чтобы следить за сюжетом пьесы, либо нас интересуют характеры; моему отцу было решительно наплевать на это. Он шел в театр, как идут на прогулку в деревню по воскресеньям, чтобы насладиться свежим воздухом, цветами и особенно – радостью других гуляющих.
Ренуар обладал способностью сосредоточиться на одном впечатлении, несмотря на десятки других различных впечатлений”. А чуть выше, на этой же странице книги, Жан Ренуар вспоминает восклицание отца: “Мне, например, хочется поглядеть на хорошенькую женщину в ложе”.
Ренуар наслаждался театром, но он практически никогда не писал того, что происходило на сцене, хотя театр в первую очередь существует на подмостках, а не в зрительном зале. Ренуара больше волновали и захватывали те, кто дышал театром, его атмосферой.
В картине “Первый выезд” Ренуар не только сумел передать впечатление от первого посещения театра очаровательной девушкой. Чарующая фактура красок словно донесла до зрителя волшебство театрального представления.
Художника упрекали за то, что он написал эту картину в другой манере, чем “Ложу” , как бы сожалели о том, что Ренуар почти через два года стал писать по-иному. Однако в этом нет ничего странного. Ренуар в середине 70-х годов достиг высшей точки импрессионистической манеры письма, а его художественное развитие шло стремительно, и это было свойственно впечатлительной и импульсивной натуре мастера.
В чем же отличие композиции, фактуры живописи “Первого выезда” от ранее написанной “Ложи”? Все элементы статичного представительного портрета, которые еще ощущаются в фигуре Нини, в новой работе совершенно отсутствуют. Здесь все представлено как бы с лету, выхваченным из гущи жизни эффектным кадром, так будто вы случайно обернулись и в соседней ложе увидели прелестный профиль и фигуру юной девушки с маленьким букетом желтых цветов в руках, а за ней почти неразличимое в деталях лицо сопровождающей ее женщины, так как шляпка девушки закрывает пространство позади нее, и остается только представить облик этой красивой дамы по нежному абрису скул, ярким губам, темно-каштановым волосам.
Взгляд девушки устремлен на сцену, а перед ней, незамечаемые ею и вместе с тем создающие ту особую шумную и блестящую театральную атмосферу, толпятся люди в партере. Лицо одного из них обращено на девушку, а рядом, в ложах – другие люди, лица, наряды. Дробные, раздельные мазки, бегущие зигзагообразные линии красок, стремительно нанесенные на холст Ренуаром, несколько успокаиваются там, где изображено лицо девушки, золотой фон, на котором она написана, и почти однотонное платье, которое занимает чуть ли не добрую треть холста.
Изображение платья подводит нас к той манере Ренуара, в которой впоследствии он будет писать “Зонтики” , “Девушек в черном” и другие работы. Однако это все будет в будущем, а здесь, на картине “Первый выезд”, все сверкает и дробится, даже цвет девичьей шляпки и лент, которые вплетены в золотисто-каштановые волосы, а также окаймляют головной убор.
Ренуару удалось среди этого разнообразия красок зафиксировать взгляд зрителя на профиле девушки и на одном, видном зрителю глазе. Эта точка, обрамленная чутьзаметными черными ресницами, выделяются на холсте, и взгляд девушки, устремленный, по всей видимости, на сцену, ее напряженная поза психологически точно передают волнение первого выезда в шумный и великолепный мир театра. И когда утверждают, что Ренуар в своих портретах был далек от психологической глубины, то этот портрет, как и некоторые другие, например, портрет Виктора Шоке, говорит о том, что Ренуар мог быть убедительным психологом и тонким портретистом.”