Перед вами одна из самых значительных Портретных работ Мемлинга. Это погрудное изображение немолодого сурового мужчины. Художник дает его как можно более крупным планом, масса круто вьющихся темных волос почти касается краев картины; кажется, что голова портретируемого вплотную придвинута к воображаемой плоскости, отделяющей мир картины от мира зрителя.
Художник с близкого расстояния внимательно рассматривает крупные черты широкого лица, отмечая характерную форму губ, привычные складки вокруг рта и на переносице, твердый, неподвижный взгляд. Как и многие лучшие нидерландские портреты эпохи, картина с поразительной убедительностью передает физическое бытие: изображенный человек “существует”, он “присутствует” здесь, и его образ меньше всего можно было бы назвать “тенью жизни”, как часто называли искусство в старину. Сложенные пальцы свидетельствуют о том, что когда-то картина служила створкой диптиха: вторую створку занимала какая-то религиозная сцена, и человек на портрете как бы молился ей.
В эпоху Мемлинга такие диптихи были широко распространены. На обороте доски, на которой написан портрет, изображен герб заказчика, но до сих пор остаются без результата попытки определить имя того, кому он принадлежал. За плечом неизвестного на картине Мемлинга виднеется тонкий дальний пейзаж.
Природа, ее целесообразная красота, ее особая жизнь – все это еще с начала XV века, с эпохи Ван Эйка, привлекало внимание нидерландских живописцев, однако оставалось в их произведениях не основным, а второстепенным мотивом – фоном для библейской сцены или портрета.