Первая самостоятельная работа Э. Делакруа “Данте и Вергилий”, написанная на сюжет “Божественной комедии”, принесла ему широкую известность и заставила заговорить о рождении нового художника-романтика. Мощное эмоциональное воздействие этого полотна в первую очередь объясняется нетрадиционным использованием цвета.
В отличие от классицистов, отводящих ему второстепенное по сравнению с рисунком место, Э. Делакруа считает цвет важнейшим элементом живописи. Цветовое звучание “Данте и Вергилия” усиливается использованием контрастных тонов: яркие пятна красного и синего в изображении одежды и светлых оттенков обнаженных тел резко выделяются на зеленовато-синем и коричневом фоне. Другие встречающиеся названия этой картины – “Ладья Данте” и “Данте и Вергилий в Аду”.
Это первое большое полотно Делакруа стилистически восходит к появившемуся тремя годами раньше “Плоту “Медузы”” кисти Жерико, хотя “содержательно” эти произведения весьма различаются – Жерико интерпретирует реальное трагическое событие, а Делакруа создает “литературную” реплику, отсылающую зрителя к Восьмой песни Ада из “Божественной комедии” Данте.
В этой песни рассказывается о том, как Данте, руководимый Вергилием, переплывает Стигийское болото, окружающее адский город Дит. В лодку, которой правит Флегий, при этом пытаются взобраться “гневные”, подлежащие вечной казни в этом болоте. Картина Делакруа демонстрирует хорошее знакомство автора с творчеством старых мастеров – так, многие линии и фигуры напрямую заимствованы им у Микеланджело, что, впрочем, ни в коей мере не умаляет ценности этого полотна, по-настоящему поразившего современников.
Причем не только “сердитых” молодых, но и таких признанных мэтров академизма, как, например, Антуан Гро. Он одобрил колорит картины, не преминув, впрочем, попенять молодому автору на неудовлетворительность рисунка.
Сам Делакруа был очень доволен своим дебютом, хотя в дневнике оценил работу вполне трезво: “И, наконец, моя собственная картина, которая так нравится мне, – записал он. – У нее есть один недостаток: ей не хватает живописной мощи. Я не вполне справился с техникой импасто, и потому контуры фигур выглядят размытыми и не слишком убедиельными…”