Искусствоведы считают эту картину первым большим сюрреалистическим полотном Эрнста. Замысел ее родился у художника, когда он увидел на фотографии в антропологическом журнале огромную африканскую корзину для зерна. Вдохновленный примером де Кирико, который сочетал на своих полотнах кажущиеся не сочетаемыми предметы, и отталкиваясь от идеи Фрейда о свободе ассоциаций и подсознательном, Эрнст создал необычный, бьющий по нервам зрителя шедевр.
Эта напряженная картина одновременно отталкивает и притягивает взгляд. На полотне мы видим огромное пугающее создание, похожее одновременно на слона и танк. Оно движется, грозно сверкая металлическими бивнями и рогами, словно лишенный головы манекен.
Целебес – это остров в Индонезии, напоминающий своими очертаниями фигуру слона, а название картины, по словам самого Эрнста, взято из школьной считалки, где есть такие слова: “Слон с Целебеса, похожий на беса”. “Целебеса” Эрнст написал, еще не будучи “формальным” сюрреалистом.
В 1921 году он жил в Германии, но душой уже был в Париже – там, где только начиналось сюрреалистическое брожение, где почти никому тогда неизвестный Андре Бретон организовал его, Эрнста, выставку. Сам Эрнст окажется в городе своей мечты лишь через год. А пока он прозябает вдали от единомышленников и творит. Странные, томительные образы роятся в его голове. Первая мировая война, закончившаяся совсем недавно, постоянно напоминает о себе – металлической оскоминой, гулом в ушах. И “Целебес”, созданный в этот период, имеет отчетливое милитаристское звучание.
Острые детали, торчащие в разные стороны, готовы, кажется, разорвать, распороть холст.
Рука манекена, поднятая в повелительном жесте, обтянута кроваво-алой перчаткой. Вдали вьется зловещий черный дымок – знак того, что где-то на поле боя громыхают снаряды. На что похож сам “слон” ? На противогаз, нужда в котором появилась именно во время Первой мировой, когда тысячи оказались поражены новейшим оружием – газом.
На солдатскую каску, выкрашенную в защитный цвет. На монстра, который и есть сама неповоротливая военная машина.
Монстр идет туда, куда манит его окровавленная рука безголового, белого, как дешевый гипсовый памятник на могиле, манекена. Черные глазки бронированного чудовища не выражают ничего. Он пойдет туда, куда прикажет манекен. Но когда он уже наберет скорость, то остановить его будет почти невозможно.
Он слишком тяжел для того, чтобы повернуть его в другую сторону или вспять. Возможно, в своем неустанном движении он даже не заметит своего нынешнего повелителя – и растопчет его, пройдет мимо, не оглянувшись.
Первая мировая война закончилась. До начала Второй оставалось без малого два десятилетия. Между ними – передышка, относительно спокойные времена в жизни Европы. Но такие ли уж спокойные, если все, что появлялось нового в искусстве, кричало о неблагополучии мироустройства, общества, человека?
Это новое тревожило спокойные, как стоячая вода, умы обывателей. Оно заставляло их смотреть на то, на что они смотреть не хотели. И они категорически отказывались понимать “этот бред”. Это были те самые обыватели, что в недалеком будущем стали приветствовать друг друга словами “Хайль Гитлер”. Те самые, чьему безволию Европа обязана “политикой умиротворения агрессора” и мюнхенским сговором.
Через двадцать лет они в реальности испытали все ужасы, на которые не хотели смотреть, пока они были всего лишь галлюцинацией, плодом больного воображения сумасшедших художников.