Общей темой всех портретов становится трагический конфликт между искусством и обыденной действительностью, между художником и окружающим его обществом, той “светской чернью”, о которой в тех же тридцатых и сороковых годах прошлого века с презрением и гневом говорили великие русские поэты.
Романтически понятая трагедия творчества становится центральной проблемой целого цикла портретных работ Брюллова. С необычайной силой художественного обобщения Брюллов создал в портрете Н. Кукольника образ романтического поэта, в портрете А. Струговщикова дал собирательный тип интеллигента тридцатых годов, прямого предшественника “лишних людей”, впоследствии изображенных русской литературой. Но с наибольшей отчетливостью вся эта проблематика выступает в знаменитом “Автопортрете”.
По справедливому замечанию одного из советских исследователей, “портрет этот лучше всяких слов раскрывает нам душевную драму художника, скрытую под внешним блеском славы”. Брюллов изобразил себя полулежащим; голова его откинута назад, и тонкая, тщательно выписанная рука покоится на бархатной ручке кресла. Трагическая безнадежность – существеннейшая черта в характере образа – выражена уже в самой позе, усталой и безвольной.
Лицо художника, исхудалое и бледное, отмечено печатью смертельного недуга, но напряженный взгляд глубоко сидящих синих глаз говорит о несломленной внутренней силе. Художник, по-видимому, хотел подчеркнуть здесь борьбу неугасающего творческого духа с бессильной плотью, оттого и выражение его лица характеризуется такой проникновенной одухотворенностью. Брюллов написал свой портрет во время тяжелой болезни, которая впоследствии оказалась смертельной. Но было бы ошибочным объяснять трагическое выражение “Автопортрета” лишь предчувствием близкой смерти. Содержание “Автопортрета” гораздо значительнее и глубже.
Не опасаясь преувеличения, можно утверждать, что Брюллов как бы подводит здесь итог всей прожитой жизни и что созданный им образ романтического художника сознательно противопоставлен современному чиновничье-крепостническому обществу. Портрет написан в 1848 году, в пору злейшей николаевской реакции. Брюллов был вправе считать себя одной из ее жертв.
Весь петербургский период его жизни внешне, казалось бы, полный успехов и отмеченный шумной славой, в действительности был глубоко трагичен. Брюллов задыхался в мертвящей, казенной атмосфере николаевского Петербурга. Талант замечательного художника не находил себе достойного применения. Взамен свободного творчества Брюллову было предложено заниматься росписью Исаакиевского собора, хотя религиозная живопись была совершенно чужда природе его дарования. Историческая картина “Осада Пскова”, в которой Брюллов видел главное дело своей жизни, была поставлена под официальный надзор и под давлением царя и его окружения неоднократно подвергалась коренной переработке.
Она так и не была дописана до конца. Не сбылась мечта Брюллова создать произведение более значительное, чем “Последний день Помпеи”, и встать во главе нового национального течения в русском искусстве. Чувство горькой неудовлетворенности не покидало художника, тягостное ощущение зависимости сковывало его силы.
Крушение его лучших замыслов и объясняет ту суровую безнадежность, ту трагическую патетику, которой проникнут “Автопортрет”. Любопытные сведения об этом произведении сообщает М. И. Железное, ученик и биограф Брюллова: “В тот день, как доктора позволили Брюллову встать с постели, он сел в вольтеровское кресло, стоявшее в его спальне против трюмо, потребовал мольберт, картон, палитру; наметил на картоне асфальтом свою голову и просил Корицкого приготовить к следующему утру палитру пожирнее. Он был не уверен, что сделает что-нибудь порядочное, а потому с вечера отдал приказание не пускать к нему на другой день никого до тех пор, пока он не кончит работы. Впоследствии я узнал от самого Брюллова, что он употребил на исполнение своего портрета два часа. Брюллов очень недолго был похож на этот портрет…
Минутами я находил в нем большое сходство с оригиналом, но это сходство беспрестанно ускользало от меня и заменялось чем-то чужим”. Упоминание об этом ускользающем и мимолетном сходстве чрезвычайно характерно: Брюллов изобразил себя в минуту высокого творческого вдохновения, преобразившего его привычный, хорошо знакомый ученикам облик.
В “Автопортрете” запечатлен образ творящего художника. Еще более интересным является указание на то, что портрет был написан в один сеанс, без подготовительного эскиза и предварительных зарисовок. О том же свидетельствует самая техника “Автопортрета”, не заглаженная, как в других работах, а, напротив, подчеркнуто свободная, с широкими и смелыми мазками, нанесенными тонким слоем. В этой вдохновенной импровизации с особенным блеском выступает виртуозное мастерство Брюллова.
Каждый мазок положен с непогрешимой точностью, остро подмеченные контрасты светотени безукоризненно лепят форму, в красновато-коричневой гамме, объединяющей портрет, внимательно прослежены разнообразные и тонкие оттенки цвета. Историко-художественное значение “Автопортрета” обусловлено, однако, не формальным совершенством его решения, а глубокой содержательностью, жизненностью и психологической правдивостью образа. “Автопортрет” Брюллова стоит в ряду лучших реалистических достижений русской живописи первой половины XIX века.